Михаи́л Андре́евич Су́слов (8 (21) ноября 1902 года, Саратовская губерния - 25 января 1982 года, Москва) - советский партийный и государственный деятель. Член Политбюро, Президиума ЦК КПСС (1952-53), (1955-82), Секретарь ЦК КПСС (1947-82).

Михаил Андреевич СусловЧлен Политбюро ЦК КПССдо 1966 года - Президиума ЦК КПСС 12 июля 1955 года - 25 января 1982 года
Секретарь ЦК КПСС (ВКП(б))24 мая 1947 года - 25 января 1982 года
Член Президиума ЦК КПСС
16 октября 1952 года - 6 марта 1953 года
Флаг
Член Оргбюро ЦК ВКП(б)
18 марта 1946 года - 5 октября 1953 года
Флаг
Первый секретарь Орджоникидзевского (Ставропольского) крайкома ВКП(б)
21 августа 1939 года - ноябрь 1944 года
Вероисповедание: атеизм
Рождение: 8 (21) ноября 1902
Шаховское, Саратовская губерния, ныне Ульяновская область
Смерть: 25 января 1982 (79 лет)
Москва
Место погребения: Некрополь у Кремлёвской стены
Партия: КПСС

Пик карьеры М. А. Суслова пришёл на времена Брежнева, хотя влиятельным деятелем был уже при Сталине и Хрущёве. Являлся идеологом партии, и его иногда называли «серым кардиналом» советского строя и «Победоносцевым Советского Союза».

Родился в крестьянской семье в селе Шаховское Хвалынского уезда Саратовской губернии, ныне Павловского района Ульяновской области.

В 1918 году Суслов вступил в ряды сельского Комитета бедноты, в феврале 1920 года - в комсомол, а в 1921 году - в ряды РКП(б). По комсомольской путёвке был направлен на учёбу в находившийся в Москве Пречистенский рабфак, по окончании которого в 1924 году поступил в Московский институт народного хозяйства им. Г. В. Плеханова, который окончил в 1928 году. В 1929 году поступил в аспирантуру Института экономики Коммунистической Академии. Одновременно с учёбой в аспирантуре, которую закончил в 1931 году, преподавал политическую экономию в Московском государственном университете и Промышленной академии.

В 1931 году Михаил Андреевич Суслов был переведён в аппарат Центральной контрольной комиссии ВКП(б) и Наркомата Рабоче-крестьянской инспекции (ЦКК - РКИ), а в 1934 году - в Комиссию советского контроля при Совете Народных Комиссаров СССР (СНК СССР).

В 1936 году Суслов стал слушателем Экономического института Красной профессуры, по окончании учёбы в котором в 1937 году был назначен на должность заведующего отделом Ростовского областного комитета ВКП(б). Проводник сталинского террора.

С февраля1939 года по ноябрь 1944 года - Первый секретарь Орджоникидзевского (Ставропольского) крайкома ВКП(б) (последний до 1943 года назывался Орджоникидзевским).

В сентябре 1941 года Суслов в своем докладе «Великая Отечественная война и задачи парторганизации края» привел аргумент в пользу победы СССР: «Огромные потери в людях на Восточном фронте требуют всё новых и новых пополнений. Между тем Германия в два раза беднее Советского Союза людскими ресурсами…».

Организатор партизанского движения во время оккупации Ставропольского края.

В 1941-1943 годах был членом Военного совета Северной группы войск Закавказского фронта.

14 ноября 1944 года Михаил Андреевич Суслов был назначен на должность председателя Бюро ЦК ВКП(б) по Литовской ССР с чрезвычайными полномочиями. Бюро было уполномочено на ведение работы по ликвидации последствий войны и борьбы с многочисленными отрядами «лесных братьев».

18 марта 1946 года Суслов был переведён в аппарат ЦК ВКП(б) и 13 апреля назначен на должность руководителя отдела внешней политики (внешних сношений) ЦК ВКП(б), а 22 мая 1947 года был назначен секретарём ЦК ВКП(б).

С 16 по 25 июня 1947 года Михаил Андреевич Суслов присутствовал на философской дискуссии, после чего 17 сентября 1947 года был назначен на должность начальника Управления пропаганды и агитации ЦК КПСС вместо Георгия Фёдоровича Александрова, назначенного на должность директора Института философии АН СССР.

В 1948 году он стал одним из вдохновителей, а потом руководителем кампании борьбы с космополитизмом. Нёс персональную ответственность за кампанию борьбы «с безродным космополитизмом», «буржуазным низкопоклонством перед Западом» и др.

С 1949 по 1950 годы работал на должности главного редактора газеты «Правда».

16 октября 1952 года Суслов был избран членом Президиума ЦК КПСС, но после смерти И. В. Сталина 5 марта 1953 года был выведен из его состава и 16 апреля вновь был назначен на должность руководителя отдела внешней политики (внешних сношений) ЦК КПСС.

По мнению Жореса Медведева в работе «Секретный наследник Сталина», Сталин видел Суслова будущим идеологом партии, Медведев пишет: «…Старший идеолог, каким был Сталин, готовился уступить свое место младшему, когда понял, что его собственное время подходит к концу», и даже называет Суслова «тайным Генсеком КПСС» .

В 1954 году Суслов был назначен на должность председателя Комиссии по иностранным делам Совета Союза Верховного Совета СССР, а 12 июля 1955 года был вновь выбран членом Президиума ЦК КПСС, преобразованного 8 апреля 1966 года в Политбюро. В Президиуме, а затем в Политбюро отвечал за идеологические вопросы.

В 1956 году в ходе Венгерского восстания 1956 года Суслов вместе с А. И. Микояном, И. А. Серовым и М. С. Малининым прибыл в Будапешт и после неудачных переговоров с венгерским руководством настоял на решении о вводе советских войск в Венгрию.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 ноября 1962 года за большие заслуги перед Коммунистической партией и Советским государством в коммунистическом строительстве и в связи с 60-летием со дня рождения Михаилу Андреевичу Суслову присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и медали «Серп и Молот».

В октябре 1964 года участвовал в смещении Н. С. Хрущёва с занимаемых им государственных должностей Первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета Министров СССР.

В 1967 году избран народным депутатом Верховного Совета РСФСР 7-го созыва от Тольяттинского избирательного округа.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 ноября 1972 года за большие заслуги перед Коммунистической партией и Советским государством в коммунистическом строительстве и в связи с 70-летием со дня рождения Михаил Андреевич Суслов награждён второй золотой медалью «Серп и Молот» с вручением ордена Ленина.

Подгорный, Брежнев, Косыгин и Суслов.
При Брежневе роль Суслова в партии возросла, в его ведении была идеология, культура, цензура, образование. Суслов был инициатором гонений на интеллигенцию, поднявшуюся после хрущёвской «оттепели», имел репутацию «догматика» и «консерватора». С его именем связаны гонения на диссидентов, изгнание А. И. Солженицына из СССР, ссылка А. Д. Сахарова.

В 1979 году Суслов среди прочих входил в число руководителей, принявших решение о вводе советских войск в Афганистан.

Михаил Андреевич Суслов умер 25 января 1982 года в Москве, за несколько месяцев до Леонида Ильича Брежнева. Важную внутриполитическую и идеологическую роль Суслова в последние годы его жизни подчёркивает то, что он был удостоен (в ряду всего нескольких партийных деятелей, таких, как Калинин, Жданов, Сталин, Ворошилов) похоронен в Некрополе у Кремлёвской стены, в отдельной могиле, на которой вскоре был воздвигнут памятник. Церемония похорон транслировалась в прямом эфире по всей территории СССР, а в стране был объявлен трёхдневный траур.

Хотя М. А. Суслов достиг весьма преклонного возраста, всё же по поводу его кончины выдвигались различные конспирологические версии. Как свидетельствовал Е. Чазов, несмотря на болезнь сердца, которую Суслов лечил, он умер не от неё, а из-за инсульта: «Случилось это в больнице, куда он лёг на несколько дней для диспансеризации. Когда днём мы были у него, он чувствовал себя вполне удовлетворительно. Вечером у него внезапно возникло обширное кровоизлияние в мозг. Мы все, кто собрался у постели Суслова, понимали, что дни его сочтены, учитывая не только обширность поражения, но и область мозга, где произошло кровоизлияние. Так и оказалось. Через три дня Суслова не стало».

После смерти Суслова его обязанности в Политбюро были переданы Ю. В. Андропову, до этого возглавлявшему Комитет государственной безопасности СССР. 12 ноября 1982 года Андропов стал преемником Брежнева на посту Генерального секретаря ЦК КПСС, а в июне 1983 года - и как председатель Президиума Верховного Совета СССР.

Личная жизнь

Могила жены Суслова на Новодевичьем кладбище Москвы.
Отец - Суслов Андрей Андреевич умер в 1930 году.

Брат - Суслов Виктор Андреевич.

Родители М. А. Суслова были бедными крестьянами, не имевшими для собственного маленького хозяйства собственной лошади, из-за чего его отец, Андрей Андреевич Суслов, подрабатывал на нефтепромыслах в Баку в 1904 году, а в 1916 году собрал артель плотников и отправился в Архангельск. После Октябрьской революции Андрей Андреевич оставил работу в деревне, однако мать с помощью Михаила продолжила заниматься сельским хозяйством. В 1919 году отец Михаила вступил в РКП(б), после чего работал в горсовете.

Жена - Суслова Елизавета Александровна (1903-1972).

Дети: сын - Револий (1929), генерал-майор, 15 лет возглавлял ЦНИИРЭС - Центральный НИИ радиоэлектронных систем;

дочь - Сумарокова, Майя Михайловна, доктор исторических наук, балканист.

Мировоззрение
Придерживался умеренно-консервативной позиции, стараясь сохранить стабильность, не прибегая к крайностям, однако настойчиво подавлял идеологических противников. Сусловым определялась позиция по отношению к последствиям культа личности Сталина - он препятствовал реабилитации Сталина и пресекал широкую критику его деятельности, допуская при этом в печати упоминания о Сталине преимущественно в военных мемуарах.

Непоколебимо стоял на позициях самого ортодоксального толкования марксизма, неприятия любого отклонения от него, идеологической войны с буржуазной идеологией.

Личность[править | править вики-текст]
Несмотря на своё огромное влияние в государстве, был крайне скромным и вёл образ жизни, близкий к аскетическому. Был предельно вежлив, вёл себя приветливо и доброжелательно как с подчинёнными, так и с идеологическими противниками.

Награды[править | править вики-текст]
Две медали «Серп и Молот»;
Пять орденов Ленина;
Орден Октябрьской Революции;
Орден Отечественной войны 1 степени;
Медали.

Избранные работы
Речь на собрании избирателей Саратовско-Ленинского избирательного округа 7 марта 1950 года - М.: Госполитиздат, 1950
Речь на XX съезде КПСС 16 февраля 1956 года - М.: Госполитиздат, 1956
39-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Доклад на торжественном заседании Московского Совета 6 ноября 1956 года - М.: Госполитиздат, 1956
О борьбе КПСС за сплочённость международного коммунистического движения: Доклад на Пленуме ЦК КПСС 14 февр. 1964 г. - М.: Госполитиздат, 1964
Под знаменем Великого Октября - к победе коммунизма. Доклад на торжественном заседании, посвящённом 53-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, в Кремлёвском Дворце съездов 6 ноября 1970 г. - М.: Политиздат, 1970
Марксизм-ленинизм и современная эпоха. Сборник выступлений - M., 1970
Избранное. Речи и статьи. - М., 1972
Второй съезд РСДРП и его всемирно-историческое значение. Доклад на Торжественном заседании в г. Москве, посвящённый 70-летию II съезда РСДРП - М.: Политиздат, 1973
Марксизм-ленинизм - интернациональное учение рабочего класса. - М., Мысль, 1973
На путях строительства коммунизма. Речи и статьи в 2-х томах. - М., Политиздат, 1977
Марксизм-ленинизм и современная эпоха. Сборник выступлений - М.: Политиздат, 1979. - 96 с., 100 000 экз.
Марксизм-ленинизм и современная эпоха. Сборник выступлений. 2-е изд., доп. - М.: Политиздат, 1980-198 с., 100 000 экз.
Марксизм-ленинизм и современная эпоха. Избранные речи и статьи в 3-х томах. - М., Политиздат, 1982
Память[править | править вики-текст]
19 ноября 1982 года М. А. Суслову в Москве были торжественно открыты мемориальные доски на здании Московского института народного хозяйства им. Г. В. Плеханова в Замоскворечье (Стремянный переулок, 28), на здании факультета журналистики Московского Государственного Университета (Моховая улица) и на фасаде дома № 19 по улице Большая Бронная.

Сталинская гвардия. Наследники Вождя Замостьянов Арсений Александрович

Михаил Андреевич Суслов Вахтенный идеологии

Михаил Андреевич Суслов

Вахтенный идеологии

Каждый из нас в детстве вычитал из Дюма: «После короля и господина кардинала имя г-на де Тревиля, пожалуй, чаще всего упоминалось не только военными, но и горожанами. Был еще, правда, «отец Жозеф»… Но его имя произносилось не иначе как шепотом: так велик был страх перед «серым преподобием», другом кардинала Ришелье». А потом «серым кардиналом» стали называть Михал Андреича Суслова. Что общего у него с отцом Жозефом? Только монашеская аскеза, которой отличался Суслов в партийной среде. Отец Жозеф был капуцином, Суслов – истым большевиком. Оба считались непримиримыми к идейным противникам. Но Суслов был более компромиссным человеком, крестовых походов избегал. Отец Жозеф опирался на доверие кардинала всесильного Ришелье, отсюда и его влияние. Суслов не сближался с властителями, держал дистанцию и не был ничьим доверенным лицом, ни с кем не был связан личными отношениями.

Суслову больше других досталось на орехи в годы перестроечных разоблачений застоя. Оно и понятно: писали-то бойцы идеологического фронта, рыцари блокнота и шариковой ручки. А уж для них страшнее Суслова зверя не было. Вот и обливали грязью и презрением самого безопасного противника – мертвого, да еще и олицетворявшего властную элиту прошедшей эпохи. Вот и превратили Суслова в пугало, в коммунистического инквизитора, который душит все живое. Живым, разумеется, считается только интеллигентский междусобойчик, а все прочее – гори синим пламенем. Адвокатом Суслова неожиданно стал М. Ненашев, бывший при Суслове замзавотделом пропаганды ЦК и главным редактором «Советской России»: «Суслов был, по-моему, человеком подготовленным и квалифицированным. Мне очень импонировало, что с нами, журналистами, он всегда был предельно прост. Я не помню, чтобы он на кого-то покрикивал или что-то в этом роде. Он как раз говорил очень тихо, своим хрипловатеньким тенорком, но его всегда очень хорошо было слышно. Обычно чем выше начальник, тем тише он говорит. Суслов был из таких. Мне импонировало и то, что он был большой педант. Работа Секретариата всегда шла достаточно четко».

Несколько десятилетий он отвечал за идеологию в однопартийной сверхдержаве. Его опрометчиво называли партийным диктатором. Реальный статус Суслова был по-своему уникален, но диктаторских амбиций у образцового аппаратчика не было. Суслов всю жизнь – больше пятидесяти лет – работал в аппарате партии, считался специалистом по идеологии.

В классическом Политбюро прошедшей эпохи выходцев из образованных семей было не больше, чем в первом отряде космонавтов. Кажется, их было двое – сын харьковского инженера Николай Тихонов и загадочный восточный барин Динмухаммед Кунаев. И если деловой стиль эпохи рифмовался со строго сжатыми губами аккуратного Косыгина, над идеологическими ритуалами витала непослушная седая прядь Михаила Андреевича Суслова.

Образ политиков в шляпах и черных отечественных лимузинах до сих пор воспринимается как эталонный. Комиссары в тужурках и френчах оказались слишком экзотичными, а молодые реформаторы в ярких галстуках, с первыми мобильными трубками в руках – недостаточно монументальными. А Суслов был народным типом.

С происхождением все в порядке: сын крестьянина-бедняка из села Шаховского Хвалынского уезда Саратовской губернии. Жили далеко не зажиточно, просто бедно. Отец – Андрей Андреевич – с 1904 года, когда поиски заработка забросили его на Бакинские нефтепромыслы, симпатизировал революционерам. За ним наблюдала полиция. После 1917-го вступил в РКП(б), заседал в советах и укомах. Михаил Суслов вступил на политическое поприще уже в 1918-м, когда Будущий главный идеолог партии стал активистом-комсомольцем до окончания Гражданской войны, а в девятнадцать лет вступил в партию и отправился в Москву учиться. Рабфак, МИНХ имени Плеханова, наконец, Институт красной профессуры подготовили перспективного работника для ЦК – из числа кадров, которые решали все. Студент Суслов завел в своей комнатке картотеку ленинских высказываний по актуальным темам политики и экономики. А. Рыбаков вспоминал: «Как-то Сталину срочно потребовалось для доклада суждение Ленина по одному узкому экономическому вопросу. Расторопный секретарь Сталина, Мехлис, вспомнил о Суслове, своем однокашнике в ИКП. Кинулся к нему, тот мгновенно нашел требуемое. Сталин, хорошо знавший теоретический «потолок» Мехлиса, спросил, как ему удалось так быстро найти цитату. Мехлис рассказал о Суслове. С этого и началось возвышение Михаила Андреевича». Это, конечно, легенда, московский слух. Может быть, есть в этой легенде и зерно исторической правды. Во всяком случае, Суслов был склонен к начетнической марксистско-ленинской учености. Прилежный «красный профессор» читал курс политэкономии в Московском университете и в Промышленной академии, где учился в то время будущий глава государства Хрущев. В 1931-м, по весне, сталинский ЦК принял решение направить товарища Суслова на работу в Центральную контрольную комиссию и Рабоче-крестьянскую инспекцию. Это была влиятельная система, объединявшая партийный и правительственный органы. Обычно ее обозначают двойной аббревиатурой – ЦКК-РКИ. На стол Суслова легли персональные дела проштрафившихся большевиков и апелляции исключенных из партии. Во главе ЦКК стоял Каганович, именно он курировал большую чистку в 1933-1934-м. Суслов был командирован на Урал и в Чернигов – посланец Москвы инспектировал местные парторганизации, помогал «чистить» партийные ряды. Что и говорить, нервная работенка. В 1934-м ЦКК упразднили. Суслов продолжил работу в суровых контрольных органах Совнаркома и партии.

Сталин, Молотов, Каганович были довольны работой Суслова. В 1937-м ЦК бросает Суслова на живую работу: он получает должность зав. отделом в Ростовском обкоме, а чуть позже там, на Дону, становится секретарем обкома. Москва не забывает перспективного работника. В 1939-м Сталин выдвигает Суслова на пост первого секретаря Орджоникидзевского крайкома. До 1943-го Ставропольский край носил имя Серго Орджоникидзе. Суслов стал самым могущественным партийным руководителем юга России. Его позиции в партийной иерархии значительно укрепляются. На XVIII партсъезде Суслова избирают членом Центральной ревизионной комиссии. На XVIII партийной конференции Михаил Андреевич становится полноправным членом ЦК.

К 1941-му он был состоявшимся, хватким хозяином Ставрополья. Во всех партийных кабинетах края работали люди, многократно перепроверенные бдительным Сусловым. Во время Великой Отечественной Суслов не оплошал, работал вдохновенно, неутомимо, изобретательно. С удовольствием перечитываю его выступления военных лет, это – высокий класс пропаганды:

«Все злодеяния прошлого бледнеют перед тем, что творят сейчас на нашей земле кровожадные двуногие фашистские звери… У убитого фашистского выродка Шульца, который носил Железный крест (высшая награда в Германии), в сумке оказалось 120 золотых и платиновых зубов. В кармане убитого лежало письмо, полученное из Берлина. В письме его друг – зубной врач – писал: «Дорогой Шульц, получил твою посылку. Удивительные скоты эти украинцы. Вероятно, они до сих пор не понимают цены золота. Мне трудно поверить, что ты все эти зубы достал у крестьян. Побольше очищай их поганые рты от благородного металла».

Это из доклада на собрании краевого партактива от 24 сентября 1941 года. Суслов работал несколько дней без сна и отдыха – и получился на редкость обстоятельный и боевой доклад, четко объяснивший ставропольцам, что такое священная война. Разумеется, он вселял веру в победу, говорил о несокрушимой силе советского народа, рассказывал о немецких планах, об авантюризме Гитлера. Разъяснял, что это война на уничтожение народов СССР: «Головорез Гитлер и его банда хотят славянские народы частью перебить, частью изгнать в Сибирь, чтобы освободившиеся места прибрать в свои руки, а оставшихся превратить в подневольных рабов, лишенных государственной самостоятельности и собственной культуры». Суслов цитировал Алексея Толстого и Твардовского, вдохновлял: «Мы все, как один, пойдем громить подлого врага, сделаем все для того, чтобы постоянно и неустанно помогать нашей доблестной Красной Армии!». Вскоре враг пришел в Ставрополье. Во время годичной оккупации Суслов возглавлял Ставропольский краевой штаб партизанских отрядов. Работал жестко, работал в связке с органами НКВД. Выявлял скрытых врагов, теснил явных. После освобождения Ставрополья выявлял немецких пособников.

Он был одним из лучших фронтовых партработников. О политработе на войне нередко рассуждают с высокомерием. Зато противник – немцы – четко осознавал, насколько важны для СССР коммунистические жрецы и старался уничтожить именно идеологию. Во многом именно благодаря их деятельности Россия стала для захватчиков не овчарней, а псарней. Страна, казалось бы, сотканная из противоречий, не разошлась по швам, не развалилась под ударом.

В конце 1944-го Красная Армия вытеснила гитлеровцев с территории Литовской ССР. С давних, еще досоветских подпольных пор партийную организацию Литвы возглавлял А.Ю. Снечкус. Ситуация в Прибалтике была проблемной. Коммунистам пришлось столкнуться с массовым сопротивлением советизации этих маленьких, но стратегически важных приморских стран. Сталин командирует в Литву Суслова с чрезвычайными полномочиями в качестве председателя Бюро ЦК ВКП(б) по Литовской ССР. Снова – работа для железного человека, для партийного лидера, знающего специфику контрразведки, умеющего карать. Даже непоколебимый красный профессор с трудом выдерживал прибалтийский накал. Некоторые горячие дискуссии с местными товарищами заканчивались эпилептическими припадками Суслова. Неблагонадежные прибалты отправлялись глубоко в Сибирь. Карали их с перехлестом, чтобы уж наверняка советизировать маленькие и уютные прибалтийские республики, в которых Суслова памятливо ненавидели десятилетиями и ненавидят до сих пор.

Вождь СССР приметил, что испытание каленым железом Суслов выдержал, не спекся. Война показала, что Суслову можно доверять, и Сталин приблизил его. В 1947 году его переводят в Москву, а на Пленуме ЦК избирают секретарем ЦК. Суслов начал заведовать Отделом агитации и пропаганды. Так он заступил на идеологическую вахту после работы в Ставропольском обкоме, в Военном совете Закавказского фронта, после суровой службы в Прибалтике. Застегнутый на все пуговицы человек в футляре не был похож на привычных пролетарских Дантонов того времени. И принцип Беликова «как бы чего не вышло» осторожный Суслов, как мы увидим, считал резонным.

Сталин Суслову доверял, хотя случались и эпизоды недовольства. В январе 1948 года именно Суслову было поручено от имени ЦК ВКП(б) сделать доклад на траурном заседании, посвященном 24-й годовщине со дня смерти Ленина. В 1949-м Суслов становится еще и главным редактором газеты «Правда». Из секретарей ЦК, занятых идеологической работой, Суслов становится первым после Сталина. Начиналась кампания по борьбе с космополитами, навсегда поссорившая с советской властью мировое еврейство и большую часть либерально настроенной интеллигенции. Суслов с жаром бросился на борьбу с низкопоклонством перед Западом, с преклонением перед «иностранцами-засранцами» – именно так, если верить восхищенному Симонову, рифмовал Сталин. Эта кампания проводилась с перехлестом, с перегибами, но история показала ее необходимость. Сталинская прививка патриотизма – не только государственного, но и культурного, языкового – помогает нам и ныне оставаться независимым, самобытным народом. Вот в Швеции, даже в Германии эмблемой, символом национальной культуры в ХХ веке стали… песни на английском языке. Это знак тупика, культурного гниения. Сталин, при помощи инициативного Суслова, на много лет вперед застраховал нас от такого поражения. Русская культура остается суверенной. Борьба с низкопоклонством не только приучила нас к слову «вратарь» вместо чужеродного «голкипер». Советский народ приучили уважать российскую науку, гордиться ею. Подготовили к космическим победам.

Рой Медведев называет Суслова «последним фаворитом Сталина». Он считает, что именно Суслова Сталин выдвигал в преемники в 1952-1953-х, возвысив его над старой партийной элитой в обновленном Президиуме. На этот счет есть сомнения. В начале 1950-х перед СССР стояли две задачи: преодоление послевоенной разрухи и подготовка к новому противостоянию миров. Во главе государства должен был встать опытный индустриализатор, организатор промышленности или партийный лидер с серьезным опытом руководства большой областью или республикой. У Суслова был опыт руководства Ставропольским краем, но по своей сути он был идеологом, аппаратчиком – и Сталин это понимал. Вряд ли бы он доверил ему государство. Но государственную идеологию – доверял.

Из перестраховки он говорил про запрещенную книгу: такое можно будет напечатать лет через триста. До последних дней щеголял в старомодных калошах, десятилетиями носил одно пальто и предпочитал передвигаться по Москве на персональном ЗИЛе со скоростью не выше шестидесяти км в час. В разношенной одежде тепло и комфортно, а от быстрой езды – недалеко до беды… Суслов пропитал партийную идеологию духом осторожности, это была главная примета его стиля. Прочитывалось и «как бы чего не вышло», и «не навреди». А ведь, пока Суслов не стал играть в идеологии первую скрипку, у нас не стеснялись шараханий, взаимоисключающих кампаний, опасных резких поворотов на высокой скорости. Суслов отвергнет лихорадочный и, как казалось, архаичный динамизм Сталина, Жданова и Хрущева.

Брежнев Суслова опасался и уважал, доверив ему вопросы идеологии и сотрудничества с зарубежными компартиями. Брежнев говорил Александрову-Агентову: «Если Миша прочитал и одобрил – я спокоен». Суслова вполне устраивало положение владетельного князя идеологии.

О чудачествах этого коммунистического динозавра рассказывали разное. Например, однажды у Суслова разболелись зубы, он пришел к стоматологу, расположился в кресле. Когда доктор попросил его раскрыть рот, отреагировал раздраженно: «Простите, а нельзя ли как-нибудь обойтись без этого?!» Сусловское кредо диктовало: рот нужно раскрывать как можно реже. И только для проверенных, апробированных мыслей. Всяческую эксцентрику Суслов ненавидел: она раздражала его даже в исполнении вождей, Хрущева и Брежнева, а уж в искусстве…

Однажды он увидел киноплакат: на нем был нарисован странный, диковатый человек, это актер Сергей Юрский изображал снежного человека в комедии Эльдара Рязанова. Суслов надолго изберет фильм «Человек ниоткуда» мишенью для критики: очень уж не понравилась эксцентричная физиономия. Непорядком считал Суслов и стремление партийных функционеров получать академические регалии. Поскромнее, товарищи, поскромнее – и в искусстве, и в ЦК. Скромность украшала и в командировках, когда Суслов оставлял столбики медных и серебряных монет, расплачиваясь за комплексные обеды. Кстати, он мог бы растиражировать такие эпизоды по сарафанному радио, но популярность Суслову была ни к чему. Не афишировалась и привычка Суслова ежемесячно переводить крупные суммы из личных доходов в Фонд мира, и его помощь в строительстве Пискаревского мемориала. Сентиментальный, как многие флегматики, он не забывал поддерживать трудовым рублем и сельские библиотеки родной Саратовской области. Секретаря ЦК вполне удовлетворял уровень жизни простого служащего, а излишки он не копил. Лишь иногда сусловский аскетизм находил неожиданных поклонников, раздраженных барскими аппетитами новой элиты. Сохранилась запись: в 1969 году Андропов допрашивает младшего лейтенанта Виктора Ильина, который обстрелял кортеж Брежнева у Боровицких ворот. Оказалось, что Ильин считает партийного вождя перерожденцем и видит на его месте подлинного коммуниста – Суслова. Андропов намотал на ус этот психологический компромат против возможного конкурента – и сторонник Суслова отправился в казанскую психиатрическую лечебницу…

Излюбленный прием Суслова – одновременная борьба с противоположными идейными направлениями. Главные речи против Мао, Энвера Ходжи, Ким Ир Сена написал и произнес именно он. Но и антисталинскую линию в советской культуре после 1965 года, к ужасу шестидесятников, прикрыл Суслов. «Не нервничайте, товарищ Твардовский. Делайте, как советует Центральный Комитет», – классический ответ политика поэту. Вот вам диалектика и архетип… Интеллигенция – хозяйство прихотливое, как колхоз-миллионер. Одни фыркали, что кругом насаждается патриотизм фольклорных хороводов, а официозные голоса с умилением повторяют слово «Россия». Другие тосковали по генералу Корнилову и опасались, что масоны из Политбюро, вырабатывая «новую историческую общность – советского человека», уничтожат все русское. Суслов урезонил последних руками Александра Яковлева, чья грозная статья «Против антиисторизма» получилась ортодоксально марксистской, хотя и с западнической лукавинкой. Националистам тогда пришлось солоно. А потом и Яковлева убрали из идеологии, а либеральных снобов напугал в меру мудрый Сталин из киноэпопеи «Освобождение». И песня Вано Мурадели «Россия – Родина моя» неумолимо звучала на всех советских праздниках. Почти одновременно Суслов ударил по русофильскому журналу «Молодая гвардия» и пригрел художника Илью Глазунова, который даже написал парадный портрет самого хмурого из секретарей ЦК. Суслов был уверен, что интересы партии и государства требуют симметричной борьбы с либералами и националистами, в которой, кроме экзекуций, хватало и пряников.

Был в истории классического брежневизма год, который принято связывать только с одной географической точкой – с Прагой. А ведь смысл чехословацкого кризиса невозможно уловить без двух других бурных перекрестков того года – без Парижа и Сонгми. Во Вьетнаме «холодная война» перешла в жестокую бойню, и царившее в СССР фронтовое поколение насторожилось. В такой ситуации нельзя было уступать стратегическому противнику ни клочка земли – и с чешской крамолой Суслов боролся, может быть, излишне бдительно. Выигрывая важный плацдарм в противостоянии систем, брежневики пожертвовали популярностью в западных левых кругах.

Свои молодые бунтари в СССР наличествовали. Рубали в щепки мещанскую мебель, «шагали по Москве», «любили читать Хемингуэя». Для послевоенной молодежи городская гитара стала важнее поселкового баяна. Старики это терпели, но, разумеется, вздыхали: «Не тот пошел боржом». В брежневском эдеме балом правили крепкие фронтовики пятидесяти-семидесяти лет, которых к 1968-му внуки еще не успели приучить к ритмам «Битлз». Преобладала очень взрослая массовая культура, а к волосатым, бородатым, дерзким нигилистам относились, как к «язве общественной жизни». Руководитель сусловского Гостелерадио Лапин говаривал: «Мужчина без галстука – все равно, что женщина в брюках». Советская пропаганда вряд ли была способна возглавить студенческую революцию, но выигрышно использовать всемирный всплеск левацких настроений молодежи вполне могла. Ведь революция готова была переместиться и в Центральный парк Нью-Йорка, да и бурлила уже по всему миру… Суслов считался докой в международных коммунистических делах. Он понимал и уважал Мориса Тореза, с которым немало взаимодействовал в годы освобождения африканских народов. В 1964-м на кладбище Пер-Лашез саратовский крестьянин произнес одну из лучших речей памяти французского коммуниста. Совсем другое дело – Париж 1968-го, где витал дух сексуальной революции, которую консервативные фронтовики принять никак не могли: к тому времени сложился аскетически бесполый канон советской культуры, и расшатывать эти основы Суслов не собирался. Брежневики пошли на компромисс: во Вьетнаме империалистам окажут мощное и успешное сопротивление, а в Париже продолжатся рукопожатия с респектабельными партнерами, а не с волосатыми бунтарями. Суслов предполагал, что судьба мировой революции решится не среди священных камней старой Европы, в которой слишком тесно и душно от изысканных бунтарей и буржуа. Он считал заслугой своего поколения коммунистов распад колониальной системы, появление новых очагов революции в Америке и победы во Вьетнаме. А французские студенты не слишком походили на любезных сусловскому сердцу простых тружеников с берегов Сены («И пусть я, право, не богат: я токарь фирмы «Ситроен»…» – была такая песня). Не с жиру ли бесятся непривычно лощеные Гавроши в своих люксембургских садах? Может быть, это – не классовые бои, а детские шалости? Студенческий опыт Суслова относился к раннесоветскому времени, когда он, как дисциплинированный молодой большевик, чувствовал себя опорой существующего строя, а не бунтарем. Психологию вольнолюбивой университетской молодежи он не понимал. Как ни странно, сусловское отношение к «Красному маю» смыкалось с известным парадоксом Пазолини, который и в стихах, и в прозе объяснял, почему он сочувствует полицейским, а не студентам в уличных стычках. Полицейские – настоящие жертвы буржуазной системы, а бунтующие «маменькины сынки» вот-вот повзрослеют, заматереют, да и примутся преумножать отцовский бизнес. Такое вот было у Суслова и Пазолини социальное чутье. Элитарная идея свободы входила в противоречие с интересами угнетенных классов…

Даже на пятидесятилетии Коминтерна в своей речи Суслов ни словом не обмолвился о молодых европейских левых. И это в 1969 году! «Революции бесплодны, если они не скреплены пером в школах и плугом на полях», – Суслов любил этот образ Хосе Марти. Революций с оттенком молодежного нигилизма секретарская душа не принимала. Он ведь и русские события 1917-1920 гг. воспринимал в хвалынском провинциальном ракурсе. Красному Дани Кон-Бендиту в мае 1968-го не было и двадцати пяти лет, вряд ли Суслов мог воспринимать его как самостоятельного вождя. Со времен Сталина московская номенклатура разучилась всерьез воспринимать «сосунков» за исключением функции «Партия сказала: «Надо!» – комсомол ответил: «Есть!». Позже в кампаниях борьбы за мир и против нейтронной бомбы советская идеология хоть и робко, но войдет в союз с волосатыми молодыми людьми. Суслов повторял: «Социализм стучится в дверь, время работает на социализм». Дискутируя с Мао, Суслов подчеркивал важность рабочего движения ведущих капиталистических стран и вовсе не ограничивал понимание современной классовой борьбы национально-освободительным движением беднейших народов. В некоторых речах он почти повторял идеи «Ситуационистского Интернационала», заклиная, что Запад с его товарным изобилием уже подошел к порогу революции. Но, когда дело дошло до баррикад, по-человечески понять и принять новое поколение европейских левых он не умел.

Внешне он походил на киношного комического бухгалтера – тощий сутулый очкарик, нелепый, готовый по-профессорски «дать петуха», далекий от военно-спортивной выправки. Слыл трезвенником, во всем ценил умеренность, молодецкими забавами (охота, баня, женщины) не увлекался. Свой день расписывал по минутам, вплоть до обязательного стакана чаю с лимоном в 13.00. Искренне расцветал во время советских праздников, когда пионеры прикалывали на лацкан его ветхого пальто красный лоскут. Неискренний коммунист не назвал бы единственного сына Револием. Суслов назвал. Излюбленной темой народных праздничных мистерий были эпизоды 1917-го и первых пятилеток. Революционная романтика была ему по сердцу, просто Суслов был уверен, что время чистого энтузиазма и чистого насилия прошло. Теперь аппарат – коллективный разум партии – должен был авторитетно организовать энтузиазм и ограничить насилие. То было время, когда последовательный марксист в СССР перерождался в охранителя, защищая устои Советского государства: единство партии, дружбу народов, отсутствие частной собственности. Сравнивали повадку Суслова и с совиными крылами Победоносцева. Двух идеологов сближал дух охранительства, каждый из них стремился сберечь палладиум государства, которому был по-аракчеевски «без лести предан». Как и Победоносцев, Суслов презирал демократическую процедуру, ненавидел демагогию публичной политической борьбы, предпочитая авторитаризм ответственных и подотчетных чиновников. Оба были врагами прогрессистов, которым от века суждено раскачивать всевозможные лодки.

Ему было удобно с догмами, со стандартами этикета. Очень уж хотелось победить хаос и смуту респектабельными штампами в дикторском исполнении: «На аэродроме его встречали… И другие официальные лица…» Никаких мемуаров. Никакой отсебятины. «Воспоминания и размышления» Жукова (не говоря уж о надиктованных завиральных воспоминаниях Хрущева) показались Суслову святотатством: не нужно выпячивать собственную персону из железной партийной шеренги! С этих бастионов он сноровисто атаковал китайского кормчего. Казалось, что только коллективный ум партии исключает возможность ошибки. Это вело к средневековому догматизму. Суслов по-жречески был убежден, что приверженность ритуалу важнее пытливости, а цитаты из классиков превыше любого новаторского творчества. Худой мир лучше доброй ссоры, а скучный мир порой предпочтительнее ренессансного веселья – и тоскливая сусловская система не допускала как настоящего энтузиазма (сначала завизируй – потом импровизируй), так и большой крови. Ловил мышей страж сусловского телевизионного сада Гесперид Лапин, бросивший как-то в разговоре с Евтушенко: «Что вы все заладили: «Свобода! Свобода!» – как глухари на току. Да ваша свобода пахнет кровью!» Когда пульсировал накал взаимных угроз «холодной войны», а 85 копеек с рубля уходили в армейские расходы, очень непросто обойтись без кровопусканий. И не будем преуменьшать заслуги зануды-политрука, охлаждавшего порывы командиров.

Суслов не любил пересматривать однажды затверженные истины и пристрастия. Строго соблюдал субординацию и не любил «самодеятельности», не любил инициативных выступлений «не по чину». Не менее важна для него была и иерархия цитат с ленинскими кирпичами на вершине пьедестала. С юности воспитанный на богоборчестве, он и в послевоенные годы непреклонно участвовал в антирелигиозных кампаниях. Суслов был фактическим автором постановления 1948 года «О мерах по усилению антирелигиозной пропаганды». Формулы того постановления долго были руководящими, их вариации переходили в новые постановления: «Некоторые члены партии из факта победы социализма и господства социалистической идеологии в нашей стране сделали ошибочный вывод, что теперь можно не вести антирелигиозную пропаганду и что религия будет отмирать сама собой… Нельзя успешно решать задачу коммунистического воспитания трудящихся, не ведя борьбы против религиозной идеологии. Задача преодоления религиозных предрассудков и суеверий имеет в период перехода от социализма к коммунизму важное значение». Суслов был мотором хрущевской антирелигиозной кампании. Но в брежневские годы, когда власть Суслова над идеологией была безмерной, государство стало относиться к Русской православной церкви с большим уважением. Сохранилась легенда, что и Суслов однажды дал телефонное указание заняться реставрацией церкви Иоанна Богослова, что стоит между Бронной и Тверским бульваром, на маршруте сусловских прогулок. Правда, храм этот при советской власти так толком и не отреставрировали.

Куда противоречивее оказался «сталинский вопрос». Сталин ценил Суслова за марксистско-ленинскую начитанность, за умение аргументировать каждый политический шаг с точки зрения классиков. При Хрущеве Суслову пришлось с помощью тех же цитат критиковать Сталина. Правда, он предпочитал не козырять фамилиями, чаще говорил о нарушениях принципа коллективного руководства. Хрущеву этого было мало. Ф.М. Бурлацкий пишет: «Почему Хрущев так долго терпел в своем руководстве Суслова, в то время как убрал очень многих своих оппонентов? Трудно сказать – то ли он хотел сохранить преемственность со сталинским руководством, то ли испытывал странное почтение к мнимой марксистско-ленинской учености Михаила Андреевича, но любить он его не любил. Я присутствовал на одном заседании, на котором Хрущев обрушил резкие и даже неприличные нападки на Суслова. «Вот, пишут за рубежом, сидит у меня за спиной старый сталинист и догматик Суслов и только ждет момента сковырнуть меня. Как считаете, Михаил Андреевич, правильно пишут?» А Суслов сидел, опустив свое худое, аскетическое, болезненное, бледно-желтое лицо вниз, не шевелясь, не произнося ни слова и не поднимая глаз. Тот же Бурлацкий вспоминает, как Хрущев на февральском пленуме 1964 года намеревался расправиться со сталинизмом устами Суслова. Бурлацкому и Белякову поручили составить речь. «К утру речь была готова, аккуратно перепечатана в трех экземплярах, и мы отправились к Михаилу Андреевичу. Посадил он нас за длинный стол, сам сел на председательское место, поближе к нему Беляков, подальше – я. И стал он читать свою речь вслух, сильно окая по-горьковски и приговаривая: «Хорошо, здесь хорошо сказано. И здесь опять же хорошо. Хорошо отразили». А в одном месте остановился и говорит: «Тут бы надо цитаткой подкрепить из Владимира Ильича. Хорошо бы цитатку». Ну я, осоловевший от бессонной ночи, заверил: цитатку, мол, мы найдем, хорошую цитатку, цитатка для нас не проблема. Тут он бросил на меня первый взглядец, быстрый такой, остренький, и сказал: «Это я сам, сейчас сам подберу». И шустро так побежал куда-то в угол кабинета, вытащил один из ящичков, которые обычно в библиотеках стоят, поставил его на стол и стал длинными худыми пальцами быстро-быстро перебирать карточки с цитатами. Одну вытащит, посмотрит – нет, не та. Другую начнет читать про себя – опять не та. Потом вытащил и так удовлетворенно: «Вот, эта годится». Цитатка, заключает Бурлацкий, и впрямь оказалась что надо.

В те же пиковые годы антисталинизма Суслов приветил самого Солженицына. «В кинозале подошел к нам высокий, худощавый, с весьма неглупым лицом человек и уверенно протянул мне руку, очень энергично стал ее трясти и говорить что-то о своем крайнем удовольствии от «Ивана Денисовича», так тряс, будто теперь ближе и приятеля у меня не будет», – этот порыв на хрущевской встрече с интеллигенцией объясняется просто. В 1962-м Суслов считал позицию Солженицына полезной для партии и Советского государства. Следующие книги покажутся вредными – и никакого снисхождения к Солженицыну Суслов не потерпит. Суслов – фигура не ностальгическая. Слишком уж кислую репутацию создали ему комментаторы эпохи, да он и сам никогда не был артистом-популистом. Творческая интеллигенция самолюбива и обидчива: а Суслов плавал в ее акватории исключительно, чтобы карась не дремал. К нему нельзя было обращаться с позиций «художника», зато в формате «как коммунист с коммунистом» Суслов общался запросто и даже задушевно, без спеси. Вот писатель Лев Сергеевич Овалов – автор «Майора Пронина», посаженный по клеветническому доносу в 1941-м, а при Хрущеве реабилитированный с восстановлением партийного стажа. Овалов был убежденным большевиком – и на аудиенциях у Суслова, что называется, «находил понимание». Речь шла, конечно, не о выбивании квартир и загранвояжей, а о творческих вопросах – о чем можно и нужно писать романисту-коммунисту?

При Хрущеве Суслов (всем обязанный Сталину!) активно участвует в критике «культа личности» с излюбленных радикально коллективистских позиций. Однако идеолог понимал, что перечеркивать тридцатилетний героический период истории СССР нельзя. Он был куда менее радикальным критиком Сталина, чем такие высокопоставленные ученые марксисты, как секретарь ЦК П.Н. Поспелов или главный редактор хрущевской «Правды» А.М. Румянцев, которых после отставки Хрущева Суслов низвергнул с высоких постов. Но Суслов в 1957-м поддержал Хрущева, стал основным докладчиком на пленуме, разоблачившем «антипартийную группировку». Он хладнокровно предал своих учителей и коллег по сталинскому ареопагу – Кагановича, Молотова, Маленкова. Каганович, выдвигавший Суслова во время чисток 1930-х, на пенсии придумывал ему нелестные прозвища. Не простил ревизионизма и Молотов, кратко охарактеризовавший многолетнюю работу Суслова на идеологическом фронте: «Мало понимал». В книге Феликса Чуева «Сто сорок бесед с Молотовым» есть и свидетельство сталинского первого секретаря ЦК Компартии Грузии Акакия Мгеладзе: «Мгеладзе рассказывал и о Суслове. Позвонил Сталин: «Приедет лечиться Суслов, обрати на него внимание, он туберкулезник, прими его получше». Я хорошо его принял. А он столько говорил о Сталине: «Пойми, ведь только благодаря Сталину мы все так поднялись, только благодаря Сталину все у нас есть. Я никогда не забуду отеческое внимание Сталина ко мне. Если бы не Сталин, я бы умер от туберкулеза. Сталин меня вытащил, Сталин меня заставляет лечиться и лечит!» Может, он рассчитывал, что Мгеладзе все это передаст Сталину? Ну а что говорил Суслов о Сталине в хрущевско-брежневские времена, напечатано в газетах…». Суслов критиковал сталинизм, намереваясь построить свой идеальный «реальный социализм». Но Суслова пугали шатания Хрущева, его хаотические попытки расквитаться не только со Сталиным, но и с победами сталинской эпохи.

В заговоре против Хрущева Суслов участия не принимал. Он примкнул к уже сложившемуся антихрущевскому большинству незадолго до развязки. Но впечатляюще сыграл в этой политической драме роль прокурора. В Екатерининском зале Кремля, на октябрьском пленуме 1964 года, он выступил против Хрущева с обстоятельной речью. За что Суслов клеймил Хрущева? За то, что в центральных газетах портреты первого секретаря публиковались в 1964-м в 8 раз чаще, чем в свое время портреты Сталина. За отказ от ленинских принципов коллективного руководства, за стремление выйти из-под контроля Президиума и ЦК. За непродуманные реформы, за нескромное возвышение зятя…

В 1964-1970-х Суслов поддерживал одинаково уважительные отношения с Брежневым и Косыгиным. Позже, когда Косыгина, по сути дела, отстранили от политических вопросов, Суслов остался в брежневской нише, остался вторым секретарем ЦК, всесильным в вопросах идеологии, пропаганды, международного коммунистического движения. Пост «второго секретаря» ЦК КПСС не был официальным, но в иерархии он ощущался. Суслов дисциплинированно избегал острых углов во взаимоотношениях с Брежневым. Но и в личные охотничьи друзья генерального не стремился. Как не стремился в национальные лидеры. Суслова вполне удовлетворяла кабинетная работа. Пожалуй, самым грандиозным сусловским проектом стал ленинский юбилей – столетие, которым жила страна в 1969-1970 годы. Пышный культ Ленина укреплялся, страна обзавелась грандиозным музейным комплексом в Ульяновске. Песни и стихи о Ленине звучали ежедневно, несколько утомляя общественность. Вот уж когда сусловский принцип «На идеологии мы не экономим» воплотился вовсю. Что ж, если даже в начале 90-х социологические опросы показывали, что подавляющее большинство советских людей считает Ленина величайшим политиком и человеком в истории – значит, Суслов не зря ел свой хлеб. Эпизоды канонической биографии Ленина в СССР знал каждый – от дошкольника до старика. Невозможно было оказаться в стороне от этой идеологической кампании. Кепка, вытянутая вперед рука и взгляд с прищуром стали неотъемлемой частью городского и сельского пейзажа.

После отставки Хрущева многим членам ЦК уже можно было не скрывать симпатий к Сталину. К 1969 году, к девяностолетию вождя, готовился пропагандистский проект «реабилитации Сталина». Суслов то поддерживал проект, то дополнял, то притормаживал. Он боялся резкого поворота, боялся дискредитировать теперь уже идеологию хрущевской семилетки 1956-1963 гг. В кремлевской Ореховой комнате на заседании Политбюро завязалась серьезная дискуссия. Сталинские наркомы Косыгин и Устинов были наиболее последовательными сторонниками немедленной реабилитации. Против выступили Подгорный и Пельше. Возобладала осторожная линия Суслова: негласно запретили публикацию антисталинских выпадов, в газетах лаконично написали о заслугах юбиляра. В начале 1980-х станет ясно, что широкая реабилитация Сталина повысила бы популярность партии в массах, особенно среди военных и рабочих. Но придется всерьез ссориться с интеллигенцией. Новая попытка возвращения к сталинизму (лидером которой будет Устинов) оборвется смертью маршала…

Окрестили Суслова «серым кардиналом» с таким высокомерием, как будто публичное самолюбование вождей лучше подковерной службы «верой и правдой».

Он навсегда потерял сознание 21 января 1982 г., во время просмотра траурной передачи о Ленине. После новых польских событий и таинственного самоубийства генерала Цвигуна ему было все сложнее опираться на испытанную логику осторожного компромисса. Хоронили его у Кремлевской стены, рядом со Сталиным. Хоронили с невиданным размахом. Брежнев искренне прослезился, речь его была малоразборчивой, но душевной: он взывал к ушедшему товарищу. А велеречивый академик П.Н. Федосеев сказал: «Вся многогранная деятельность товарища Суслова являла живой пример ленинской партийности в идеологии и высокой политической бдительности… Многочисленные кадры советской интеллигенции высоко ценят заботу Михаила Андреевича Суслова о развитии науки и культуры, о научно-техническом и культурном прогрессе нашей социалистической Родины». Закончилась вахта.

Из книги Подлинная история русских. XX век автора Вдовин Александр Иванович

ПРОФАНАЦИЯ ИДЕОЛОГИИ Помнится, когда я учился в школе, у нас раз в неделю были так называемые политинформации. Несколько раз я сталкивался с либеральными криками по их поводу: мол, советские сатрапы и палачи заставляли бедных деток не просто учиться в школе, но еще и

Из книги Сталинская гвардия. Наследники Вождя автора Замостьянов Арсений Александрович

Глава 1 РУССКИЙ НАРОД В НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКЕ И ИДЕОЛОГИИ 1917 - НАЧАЛА 1930-х годов Кому и какая польза от стремления к сближению и дальнейшему слиянию наций Приход большевиков к власти в России в 1917 году означал, что они получили возможность направлять в соответствии со

Из книги Глубина 11 тысяч метров. Солнце под водой автора Пикар Жак

Кризис идеологии Рутинная идеология, пронизывавшая быт советского человека от октябрятского возраста, к семидесятым годам начала подгнивать. Коммунистическим идеям пришлось выдерживать конкуренцию с западным глянцем, с холеными джентльменами и сексуальными сиренами

Из книги Под знаменем Гитлера автора Ермолов Игорь Геннадиевич

28. Вахтенный журнал Приведу дословно несколько записей из своего журнала с некоторыми пояснениями в скобках:9.48. 10 кг дроби - немного всплываем.9.54. 10 кг дроби - немного всплываем.9.58. 10 кг дроби - немного всплываем.10.10. 45 м над грунтом. Чет Мэй занимается гимнастикой

Из книги Городской романс автора Бавильский Дмитрий Владимирович

Глава V. КОЛЛАБОРАЦИОНИЗМ В СФЕРЕ ИДЕОЛОГИИ

Из книги Острова утопии [Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940-1980-е)] автора Коллектив авторов

Владимир Суслов Хозяин Подытожил рубанком труды, посвистел на верху перекладин. - Слышишь, Анка, - примерил, - лады? И наличники к окнам приладил. Так, штришок… Небольшая деталь, да и та, по всему, допотопна… Но смотрите, как светится даль и смеются от радости

Из книги Зубы дракона. Мои 30-е годы автора Туровская Майя

Идея политехнизации в отечественной школьной политике: подготовка реформы 1958 года и кризис эгалитарной идеологии Политехнизация школы как основа образовательной политикиИсследование советской образовательной политики уже давно происходит в контексте изучения общих

Из книги Дневник бывшего коммуниста [Жизнь в четырех странах мира] автора Ковальский Людвик

История одного названия, или Превращение идеологии в истории Профессиональный журнал «Искусство кино», в который мы, критики, всю дорогу пишем и который, нам кажется, был всегда, не всегда так назывался. Собственно, журнал «Искусство кино» ведет свое начало с января

Из книги Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник) автора Вересаев Викентий Викентьевич

15.7. Две разрушительные идеологии Читаю свою книгу 2008 года и вижу в ней такое описание сталинизма: «Это примечательно, что две наиболее разрушительные идеологии 20-го века были рождены в Германии – высоко цивилизованной стране. Марксизм, который впоследствии стал

Из книги Судьба империи [Русский взгляд на европейскую цивилизацию] автора Куликов Дмитрий Евгеньевич

Михаил Андреевич Щербинин (1793–1841) Приятель и впоследствии зять П. П. Каверина. Пушкин познакомился с ним в Петербурге за несколько месяцев до своей высылки. Богач, красавец. Служил в военной службе. Был членом общества «Зеленая лампа». Сибарит и эпикуреец, весело

Из книги автора

Граф Михаил Андреевич Милорадович (1771–1825) Во время пребывания Пушкина в Петербурге по окончании лицея – петербургский военный генерал-губернатор и командир гвардейского корпуса. Известный боевой генерал, в молодости участвовал в суворовских походах, затем в

Из книги автора

Петр Андреевич Габбе (1786–?) Был офицером лейб-гвардии Литовского полка, стоявшего в Польше. За ум, образованность и редкое благородство пользовался огромным уважением среди офицерства. Держался с большим достоинством и независимостью по отношению к начальствующим лицам

Из книги автора

Василий Андреевич Дуров (1799–?) Брат «девицы-кавалериста» Н. А. Дуровой. Служил в гвардии, вышел в отставку штабс-капитаном. В 1826 г. назначен был городничим в Сарапул. Пушкин познакомился с ним в 1829 г. в Кисловодске, где Дуров «лечился от какой-то удивительной болезни, вроде

Из книги автора

Кризис государства и научной идеологии Всякая современная идеология есть в основе научная идеология, идеология науки, вера, «обоснованная» наукой, то есть безбожный суррогат веры, необходимый власти, опирающейся на научное знание как на единственную основу своего

Вероисповедание: атеизм Рождение: 8 (21) ноября (1902-11-21 )
Шаховское , Хвалынский уезд , Саратовская губерния Смерть: 25 января (1982-01-25 ) (79 лет)
Москва Место погребения: Некрополь у Кремлёвской стены Партия: КПСС Награды:

Михаи́л Андре́евич Су́слов (8 ноября , Саратовская губерния - 25 января , Москва) - советский партийный и государственный деятель. Член Политбюро (Президиума) ЦК КПСС (1952-53, 1955-82), Секретарь ЦК КПСС (1947-82).

Пик карьеры М. А. Суслова пришёлся на времена Брежнева , хотя влиятельным деятелем был уже при Сталине и Хрущёве . Являлся идеологом партии, и его иногда называли «серым кардиналом » советского строя и «Победоносцевым Советского Союза» .

Биография

Родился в крестьянской семье в селе Шаховское Хвалынского уезда Саратовской губернии, ныне Павловского района Ульяновской области .

В 1918 году Суслов вступил в ряды сельского Комитета бедноты , в феврале 1920 года - в комсомол , а в 1921 году - в ряды РКП(б) . По комсомольской путёвке был направлен на учёбу в находившийся в Москве Пречистенский рабфак , по окончании которого в 1924 году поступил в , который окончил в 1928 году . В 1929 году поступил в аспирантуру Института экономики Коммунистической Академии . Одновременно с учёбой в аспирантуре, которую закончил в 1931 году , преподавал политическую экономию в Московском государственном университете и Промышленной академии .

В 1931 году Михаил Андреевич Суслов был переведён в аппарат Центральной контрольной комиссии ВКП(б) и Наркомата Рабоче-крестьянской инспекции (ЦКК - РКИ), а в 1934 году - в Комиссию советского контроля при Совете Народных Комиссаров СССР (СНК СССР).

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 ноября 1972 года за большие заслуги перед Коммунистической партией и Советским государством в коммунистическом строительстве и в связи с 70-летием со дня рождения Михаил Андреевич Суслов награждён второй золотой медалью «Серп и Молот» с вручением ордена Ленина.
При Брежневе роль Суслова в партии возросла, в его ведении была идеология, культура, цензура, образование. Суслов был инициатором гонений на интеллигенцию, поднявшуюся после хрущёвской «оттепели» , имел репутацию «догматика» и «консерватора». С его именем связаны гонения на диссидентов , изгнание А. И. Солженицына из СССР, ссылка А. Д. Сахарова .

Михаил Андреевич Суслов умер 25 января 1982 года в Москве , за несколько месяцев до Леонида Ильича Брежнева . Важную внутриполитическую и идеологическую роль Суслова в последние годы его жизни подчёркивает то, что он был похоронен (в ряду всего нескольких партийных деятелей, таких, как Калинин , Жданов , Сталин , Ворошилов) в Некрополе у Кремлёвской стены , в отдельной могиле, на которой вскоре был воздвигнут памятник. Церемония похорон 29 января транслировалась в прямом эфире по всей территории СССР , а в стране был объявлен трёхдневный траур .

Хотя М. А. Суслов достиг весьма преклонного возраста, всё же по поводу его кончины выдвигались различные конспирологические версии . Как свидетельствовал Е. Чазов , несмотря на болезнь сердца, которую Суслов лечил, он умер не от неё, а из-за инсульта : «Случилось это в больнице, куда он лёг на несколько дней для диспансеризации. Когда днём мы были у него, он чувствовал себя вполне удовлетворительно. Вечером у него внезапно возникло обширное кровоизлияние в мозг. Мы все, кто собрался у постели Суслова, понимали, что дни его сочтены, учитывая не только обширность поражения, но и область мозга, где произошло кровоизлияние. Так и оказалось. Через три дня Суслова не стало» .

После смерти Суслова его обязанности в Политбюро были переданы Ю. В. Андропову , до этого возглавлявшему Комитет государственной безопасности СССР . 12 ноября 1982 года Андропов стал преемником Брежнева на посту Генерального секретаря ЦК КПСС , а в июне 1983 года - и как председатель Президиума Верховного Совета СССР .

Личная жизнь

Семья

Отец - Суслов Андрей Андреевич умер в 1930 году .

Брат - Суслов Виктор Андреевич.

Родители М. А. Суслова были бедными крестьянами, не имевшими для собственного маленького хозяйства собственной лошади, из-за чего его отец, Андрей Андреевич Суслов, подрабатывал на нефтепромыслах в Баку в 1904 году , а в 1916 году собрал артель плотников и отправился в Архангельск . После Октябрьской революции Андрей Андреевич оставил работу в деревне, однако мать с помощью Михаила продолжила заниматься сельским хозяйством. В 1919 году отец Михаила вступил в РКП(б) , после чего работал в горсовете .

Жена - Суслова Елизавета Александровна (1903-1972).

Дети: сын - Револий (1929), генерал-майор, 15 лет возглавлял ЦНИИРЭС - Центральный НИИ радиоэлектронных систем ;

дочь - Сумарокова, Майя Михайловна, доктор исторических наук, балканист.

Мировоззрение

Придерживался умеренно-консервативной позиции, стараясь сохранить стабильность, не прибегая к крайностям, однако настойчиво подавлял идеологических противников. Сусловым определялась позиция по отношению к последствиям культа личности Сталина - он препятствовал реабилитации Сталина и пресекал широкую критику его деятельности, допуская при этом в печати упоминания о Сталине преимущественно в военных мемуарах .

Непоколебимо стоял на позициях самого ортодоксального толкования марксизма, неприятия любого отклонения от него, идеологической войны с буржуазной идеологией.

Личность

Несмотря на своё огромное влияние в государстве, был крайне скромным и вёл образ жизни, близкий к аскетическому. Был предельно вежлив, вёл себя приветливо и доброжелательно как с подчинёнными, так и с идеологическими противниками .

Награды

Избранные работы

• Речь на собрании избирателей Саратовско-Ленинского избирательного округа 7 марта 1950 года - М.: Госполитиздат, 1950
• Речь на XX съезде КПСС 16 февраля 1956 года - М.: Госполитиздат, 1956
• 39-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Доклад на торжественном заседании Московского Совета 6 ноября 1956 года - М.: Госполитиздат, 1956
• О борьбе КПСС за сплочённость международного коммунистического движения: Доклад на Пленуме ЦК КПСС 14 февр. 1964 г. - М.: Госполитиздат, 1964
• Под знаменем Великого Октября - к победе коммунизма. Доклад на торжественном заседании, посвящённом 53-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, в Кремлёвском Дворце съездов 6 ноября 1970 г. - М.: Политиздат, 1970
• Марксизм-ленинизм и современная эпоха. Сборник выступлений - M., 1970
• Избранное. Речи и статьи. - М., 1972
• Второй съезд РСДРП и его всемирно-историческое значение. Доклад на Торжественном заседании в г. Москве, посвящённый 70-летию II съезда РСДРП - М.: Политиздат, 1973
• Марксизм-ленинизм - интернациональное учение рабочего класса. - М., Мысль, 1973
• На путях строительства коммунизма. Речи и статьи в 2-х томах. - М., Политиздат, 1977
• Марксизм-ленинизм и современная эпоха. Сборник выступлений - М.: Политиздат, 1979. - 96 с., 100 000 экз.
• Марксизм-ленинизм и современная эпоха. Сборник выступлений. 2-е изд., доп. - М.: Политиздат, 1980-198 с., 100 000 экз.
• Марксизм-ленинизм и современная эпоха. Избранные речи и статьи в 3-х томах. - М., Политиздат, 1982

Память

В 1981 году имя «Михаил Суслов» было присвоено новому советскому пассажирскому лайнеру построенному в Польше для Черноморского морского пароходства.

Имя М. А. Суслова носит Невинномысский канал в Ставропольском крае.

Суслову посвящена экспозиция в музее его родного села Шаховское. Там же ему установлен бюст.

В кино

Память Михаила Андреевича Суслова также запечатлена в кинематографе.

Документальные фильмы

• Исторические хроники . 1964 - Суслов Михаил Андреевич.

Художественные фильмы

• В телесериале «Брежнев » (2005) - Игорь Ясулович .
• В телесериале «Красная площадь » (2004)
• В художественном фильме «Серые волки » (1993) и телесериале «КГБ в смокинге » (2005) - Виктор Сергачёв .
• В телевизионном фильме «И примкнувший к ним Шепилов » (2009) - Сергей Кагаков.
• В телесериале «Вольф Мессинг: видевший сквозь время » (2009) - Сергей Клановский .
• В телесериале «Фурцева » (2011) - Дмитрий Поднозов .
• В телесериале «Товарищ Сталин » (2011) - Даниил Спиваковский .
• В телесериале «Жуков » (2012) - Геннадий Поварухин .
• В телесериале «Однажды в Ростове » (2012) - Валерий Ненашев

См. также

Напишите отзыв о статье "Суслов, Михаил Андреевич"

Литература

• Медведев Р., Ермаков Д. «Серый кардинал». М. А. Суслов: политический портрет. М., 1992
• Леонид Сумароков : Другая эпоха (Феномен М. А. Суслова. Личность, идеология, власть.) Москва - София - Вена, 2002-2005 гг.

Примечания

Ссылки

Н. И. Бухарин (1918-1929) Г. И. Крумин (1928-1930) М. А. Савельев (1930) Л. З. Мехлис (1930-1937) И. Е. Никитин (1937-1938) ? (1938-1940) П. Н. Поспелов (1940-1949) М. А. Суслов (1949-1950) Л. Ф. Ильичёв (1951-1952) Д. Т. Шепилов (1952-1956) П. А. Сатюков (1956-1964) А. М. Румянцев (1964-1965) М. В. Зимянин (1965-1976) В. Г. Афанасьев (1976-1989) И. Т. Фролов (1989-1991) Главные редакторы после запрета КПСС Г. Н. Селезнёв (1991-1993) В. А. Линник (1993-1994) А. А. Ильин (1994-2003) В. Н. Никифорова (2003-2005, и. о.) В. С. Шурчанов (2005-2009) Б. О. Комоцкий (с 2009 года)

Отрывок, характеризующий Суслов, Михаил Андреевич

Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d"autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.

Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.

Суслов Михаил Андреевич - советский политический деятель, член Политбюро ЦК КПСС, секретарь ЦК Партии. Член РКП(б)/ВКП(б)/КПСС с 1921 года.

Родился 8 (21) ноября 1902 года в селе Шаховское Хвалынского уезда Саратовской губернии (ныне Ульяновской области) в русской крестьянской семье.

В 1918–20 годах активно работал в сельском комбеде в Хвалынском уезде. В 1924 году окончил в Москве Пречистенский рабфак, в 1928 году - Московский институт народного хозяйства имени Г.В. Плеханова. С 1929 г. - преподаватель политэкономии в МГУ и в Промышленной академии. затем с 1929 по 1931 годы учился в аспирантуре Института экономики Коммунистической Академии и одновременно преподавал политическую экономию в Московском государственном университете и Промышленной Академии.

В 1931 году Михаил Суслов решением ЦК ВКП(б) был направлен в аппарат ЦКК - Рабкрина. В 1934–36 годах - в Комиссии советского контроля при Совете Народных Комиссаров СССР (СНК СССР)., затем до 1936 - в Комиссии советского контроля при СНК СССР. В 1937-39 заведующий отделом, секретарь Ростовского обкома ВКП(б). В 1939–44 первый секретарь Ставропольского крайкома ВКП(б).

В 1936–37 годах М.А. Суслов - слушатель Экономического института Красной профессуры. В 1937–1939 гг. заведующий отделом, секретарь, второй секретарь Ростовского обкома ВКП(б). В 1939–1944 гг. - первый секретарь Орджоникидзевского (Ставропольского) крайкома и горкома ВКП(б).

Одновременно в 1941 - 1944 гг. член Военного совета Северной группы войск Закавказского фронта, с 1942 г. начальник Ставропольского краевого штаба партизанских отрядов. С конца 1944 г. председатель Бюро ЦК ВКП(б) по Литовской ССР. Один из инициаторов выселения группы лиц из Прибалтики. Возглавляемое им Бюро вело работу по ликвидации последствий войны и по борьбе с многочисленными отрядами «лесных братьев» - антисоветских вооружённых банд в союзных прибалтийских республиках.

С 18 марта 1946 года М.А. Суслов работал в аппарате ЦК ВКП(б)/КПСС. С 22 мая 1947 года - секретарь ЦК ВКП(б)/КПСС. В 1949 - 1951 гг. главный редактор газеты «Правда» (органа ЦК ВКП(б)).

На ХIХ съезде партии в октябре 1952 года М.А. Суслов избран членом Президиума ЦК КПСС. С 18 октября 1952 года М.А. Суслов являлся членом Постоянной комиссии по внешним делам при Президиуме ЦК КПСС и членом Постоянной комиссии по идеологическим вопросам при Президиуме ЦК КПСС.

5 марта 1953 года М.А. Суслов был выведен из состава Президиума ЦК КПСС. Вместе с П. Н. Поспеловым подготовил обращение ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР ко всем членам партии, ко всем трудящимся Советского Союза о смерти И. В. Сталина . С 16 апреля 1953 года по 1954 год работал заведующим Отделом ЦК КПСС по связям с зарубежными коммунистическими партиями. С 12 июля 1955 года М.А. Суслов - член Президиума (с 8.04.1966 года – Политбюро) ЦК КПСС.

Во время первой попытки смещения Хрущева в июне 1957 г. на заседании Президиума ЦК КПСС был в числе четырех членов Президиума, голосовавших против освобождения Н. С. Хрущева с поста первого секретаря ЦК КПСС. Однако, в 1964 году председательствовал на заседании октябрьского Пленума ЦК КПСС, освободившего Н. С. Хрущева от обоих постов - Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР.

Играл огромную роль в руководстве ЦК КПСС и СССР со второй половины 1950-х годов до своей кончины. При Л. И. Брежневе был вторым человеком в Партии, являясь главным идеологом КПСС. Непоколебимо стоял на позициях самого ортодоксального марксизма, неприятия любого отклонения от него, идеологической войны с буржуазной идеологией. При этом сам научных работ практически не имел.

Суслов отличался педантичностью и крайним аскетизмом. Носил калоши и старого покроя костюмы. После зарубежных поездок сдавал оставшуюся валюту в партийную кассу.

Всегда четко, не позволяя пустословить, вел заседания Секретариата ЦК. По воспоминаниям бывшего главного редактора газеты «Советская Россия» М. Ф. Ненашева:

«На выступления 5–7 минут. Не уложился, уже через минуту М. А. Суслов говорил: «Спасибо», и смущенный оратор свертывал свои конспекты. Признаюсь, М. А. Суслова мы, участники тех заседаний, редакторы газет В. Афанасьев, Л. Толкунов, вспоминали не раз, когда его председательское место в Секретариате заняли Черненко , Горбачев ... и неудержимые многочасовые словопрения захлестнули мутной волной заседания исполнительного органа партии».

М.А. Суслов избирался депутатом Верховного Совета СССР I–X созывов - всех кроме последнего. Был членом Президиума Верховного Совета СССР в 1950–1954 годах, с 1954 года – председатель Комиссии по иностранным делам Совета Союза Верховного Совета СССР.

Суслов поддержал выдвижение М. С. Горбачева в Москву:

«Суслов, отправляясь на отдых, порой наведывался в Ставрополь. И однажды во время очередного визита, как рассказывают, местное партийное руководство, в том числе и Горбачев, пригласили и показали ему... музей жизни и деятельности Михаила Андреевича Суслова. Старец дал слабину, растрогался и отплатил Горбачеву добром» (Громыко А. А. «Андрей Громыко в лабиринтах Кремля. Воспоминания и размышления сына.» М., 1997. С. 70).

Скончался 25 января 1982 года. Похоронен в Москве на Красной площади у Кремлевской стены рядом с могилой И. В. Сталина.

Награждён пятью орденами Ленина, орденами Октябрьской Революции, Отечественной войны 1-й степени, медалями, иностранными наградами, в числе которых орден Клемента Готвальда (Чехословакия, 1977).

19 ноября 1982 года М.А. Суслову торжественно открыты в Москве мемориальные доски на здании Московского института народного хозяйства имени Г.В. Плеханова в Замоскворечье (Стремянный переулок, дом № 28), на старом здании Московского Государственного Университета (улица Моховая) и на фасаде дома № 19 по улице Большая Бронная.

Сочинения:

1. Марксизм-ленинизм и современная эпоха. Сборник выступлений. - М.: Политиздат 1980;
2. Марксизм-ленинизм и современная эпоха. Избранные речи и статьи. В 3-х т. - М.: Политиздат 1982;
3. На путях строительства коммунизма. Речи и статьи. В 2-х томах. - г. Фрунзе (Киргизия), 1982.

Источники:

• Зенькович Н.А. Самые закрытые люди. Энциклопедия биографий. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002
• Статья Юрия Лебедева на warheroes.ru

Чеховский Беликов был человеком в футляре, Михаил Суслов - в резиновых галошах

Носил главный идеолог эпохи застоя галоши часто даже в ясную погоду. Вообще, многие кто с ним сталкивался, считали его очень странным, а его поведение просто нелепым. Летом он ездил в машине с задраенными стеклами и запрещал включать вентиляцию. Суслов в молодости болел туберкулезом и боялся рецидива болезни и простуды. Поэтому в жару он ходил в плаще, шляпе, ну и в галошах. Он, вероятно, был последним из жителей Москвы, который продолжал их надевать. Суслов ходил в старом пальто и как-то Брежнев, шутя, предложил членам Политбюро скинуться по десятке и купить Михаилу Андреевичу новое пальто. После этого Суслов срочно приобрел новое пальто, но в калошах так и ходил до самой смерти.

Много вопросов вызывают его политические взгляды. Он, по сути, был ярым сталинистом и не осудил культ личности. С другой стороны, после устранения Хрущева он оказал решительное сопротивление попыткам Шелепина и его группы реабилитировать Сталина.

По нему можно было проверять самые точные в мире часы, так как он приходил на работу в 8 часов 59 минут и уходил с работы в 17 часов 59 минут. Молотов его называл провинциалом в политике, большим занудой.

Кто-то довольно удачно сказал о Суслове: "Ришелье при дворе генсека". Он был абсолютный рекордсмен КПСС по времени пребывания в должности секретаря ЦК - 35 лет (1947-1982 гг.). По мнению некоторых историков, например Николая Зеньковича, по своему опыту, знаниям, общей культуре был на голову выше других секретарей ЦК. Последний представитель сталинской школы, ее наследник и продолжатель в стиле и методах работы.

Михаил Андреевич Суслов родился в 1902 году в селе Шаховском Хвалынского уезда Саратовской губернии (теперь Павловского района Ульяновской области) в бедой крестьянской семье. Свою карьеру начал с работы в сельском комитете бедноты и в Хвалынском уездном комитете комсомола. Человек он был способный. Тем более выделялся на фоне неграмотных молодых селян. К тому же, любил учиться и много занимался самообразованием.

С 1921 года Михаил в Москве. Здесь он учится. Сначала поступает на рабфак, который окончил в 1924 году. Затем - студент Московского института народного хозяйства имени Плеханова, который успешно окончил в 1928 году. Будучи студентом, в то же время преподавал в Московском химическом техникуме и в текстильном техникуме. С 1929 года преподавал политэкономию в Московском университете и в Промышленной академии, в которой учились Н. С. Хрущев и жена Сталина Н. С. Аллилуева.

Весной 1931 года по решению ЦК ВКП(б) Суслова направляют в аппарат ЦКК-РКИ (Объединенный партийно-государственный орган - Центральная контрольная комиссия - Рабоче-крестьянская инспекция). В качестве инспектора ЦКК он участвует в работе комиссий по чистке партии в Уральской и Черниговской областях. Два года работал в Комиссии советского контроля при Совнаркоме СССР.

В 1936-1937 гг. учился в аспирантуре Экономического института красной профессуры. К занятиям относился очень серьезно. "Штурмовал" Маркса, Энгельса, Ленина. Внимательно изучал труды и выступления генсека Сталина. Особенно не выделялся. Вел себя довольно скромно. Однако был известен тем, что завел у себя дома полную картотеку высказываний Ленина по экономическим вопросам. Его крошечная комната в коммунальной квартире была уставлена коробками с карточками, цитатами, алфавитами, каждое слово Ленина по экономическим вопросам учтено и зафиксировано. Такой был аккуратный, педантичный архивист, сидел дома и вел картотеку. Нелюдимый, малообщительный, ни во что не лез, потому и сохранился.

Как-то Сталину срочно потребовалось суждение Ленина по одному узкому экономическому вопросу. Расторопный секретарь Мехлис вспомнил о Суслове, своем однокашнике в ИКП. Кинулся к нему, тот мгновенно нашел требуемое. Сталин спросил, как ему удалось так быстро найти цитату. Мехлис рассказал о Суслове. С этого и началось возвышение Михаила Андреевича, ставшего в конце концов членом Политбюро. Такая версия о карьере Суслова была известна тогда в Москве (см. А. Рыбаков. Роман-воспоминание. М.: 1997). Цитаты Маркса и Ленина были его мощным оружием в борьбе за "место под солнцем". Карьеру Михаил Андреевич сделал прежде всего на разоблачении троцкизма, а позже - оппозиционеров Каменева и Зиновьева, "правого уклона" Бухарина и Рыкова. Он был приверженцем сталинской политики. Суслов всегда умел выступить в нужном месте в нужный час.

В 1937 году Суслова переводят в Ростов. Здесь он заведующий отделом, секретарь, второй секретарь Ростовского обкома ВКП(б). С 1939 по 1944 год - первый секретарь Орджоникидзевского (Ставропольского) крайкома партии. Когда Суслов начал работать в Ставрополе, как раз наступило время "реабилитанса". Ежов был смещен, и некоторые арестованные выпущены на свободу. Суслов в несколько изменившейся ситуации предпринял в крае некоторые шаги по устранению ошибок, а точнее преступлений, связанных с массовыми репрессиями. Но были еще партийные работники, которые не мыслили себя вне "большого террора". Кагановичская районная партконференция по инициативе секретаря райкома приняла решение, объявлявшее "врагами народа" все бюро крайкома во главе с Сусловым. Но им быстро разъяснили кто теперь в крае хозяин.

Когда началась Отечественная война, Михаил Андреевич был назначен членом Военного совета Северной группы войск Закавказского фронта. С 1942 года - начальник штаба партизанских отрядов края. После освобождения края от немецких оккупантов руководил чисткой и арестами пособников немецких оккупантов. Однако зачастую к категории пособников относили людей только за то, что они не вступали в партизанские отряды. Участвовал в депортации карачаевцев.

В конце 1944 г. Суслов - в Вильнюсе. Здесь он в роли председателя Бюро ЦК ВКП(б) по Литовской ССР. Под его руководством осуществляется депортация всех "неблагонадежных". Справедливость требует отметить, что Суслов на заседании Оргбюро ЦК ВКП(б) пытался подчеркнуть специфические особенности Литвы, что должно было повлиять на принятие более щадящего решения. Однако его одернули, даже не дали закончить выступление. И Суслов послушно выполнил постановление Оргбюро и подобных попыток больше не делал.

С марта 1946 года Суслов работает в аппарате ЦК ВКП(б). С 1947 года - секретарь ЦК.

26 ноября 1946 года Суслов направил Сталину записку, в которой содержались обвинения в адрес Еврейского антифашистского комитета. Записка послужила основанием для проведения следствия министерством госбезопасности. В результате по этому делу были осуждены 140 человек, в том числе 23 - к высшей мере наказания, 20 человек - к 25 годам тюремного заключения (см. Николай Зенькович. Элита. Самые закрытые люди. М.: Олма-Пресс, 2004).

Будучи секретарем ЦК, в 1948-1949 гг. одновременно - заведующий отделом внешних сношений ЦК, в 1949-1951 гг. - главный редактор газеты "Правда". На последнем при жизни Сталина XIX съезде партии введен в состав Президиума ЦК КПСС. Некоторые историки, например Рой Медведев, утверждают, что Сталин готовил Суслова своим наследником. Однако эта версия ничем не подтверждена. Сталин вообще не мог и не хотел даже подумать, что на его месте может быть кто-то другой.

После смерти Сталина активно поддерживал Никиту Хрущева. Во время попытки его смещения в июне 1957 года был в числе четырех членов Президиума ЦК, голосовавших против освобождения Хрущева с поста первого секретаря ЦК КПСС. Сделал вводный доклад на Пленуме ЦК КПСС о разногласиях в Президиуме ЦК. Этим докладом сразу же задал нужную тональность пленуму. Всячески акцентировав внимание партийных функционеров на антипартийных грехах Молотова, Маленкова, Кагановича, Суслов в выгодном свете говорил о Хрущеве, который проводит "огромную, напряженную работу на посту Первого секретаря ЦК". Председательствовал на заседаниях этого Пленума (22-29 июня 1957 года). Был одним из самых влиятельных деятелей в период правления Никиты Сергеевича. Он был тогда главным ревнителем чистоты марксизма-ленинизма. Хрущев в вопросах теории вообще не разбирался и относился к Михаилу Андреевичу с уважением, считал его крупным теоретиком, большим специалистом в области культуры и общественных наук.

Во время событий в Венгрии в 1956 году поехал в Будапешт и после неудачных переговоров с тогдашним руководством этой страны настоял на решении ввести советские войска в Венгрию для подавления антикоммунистического восстания.

Суслов активно участвовал в подготовке новой Программы КПСС, которая была принята XXII съездом партии. И хотя он прекрасно видел нелепость и даже смехотворность многих ее пунктов, но на них настаивал Хрущев, и они были включены. Никита Сергеевич собирался за 20 лет в СССР построить коммунизм.

Суслов председательствовал на заседании октябрьского (1964 г.) Пленума ЦК КПСС, сместившего Хрущева со всех постов. Выступил на этом Пленуме с докладом "О ненормальном положении, сложившемся в Президиуме ЦК в связи с неправильными действиями Н. С. Хрущева". При Брежневе был человеком номер 2 в партии и стране. В последние 17 лет жизни Суслов стал главным идеологом партии. Как член Политбюро, секретарь ЦК, курирующий вопросы идеологии, Михаил Андреевич стоял на вершине пирамиды, выстроенной из множества идеологических учреждений. В ЦК КПСС он контролировал деятельность отделов пропаганды, культуры, информации, науки и учебных заведений, а также два международных отдела.

Михаил Андреевич курировал Главное политуправление Советской армии и ВМФ. Под его руководством и контролем работали министерства просвещения и культуры, Гостелерадио, Госкомитеты по делам кинематографии, по делам издательств, цензура, ТАСС, творческие союзы писателей, художников, композиторов, общество "Знание" - и это далеко не полный перечень того, что входило в "империю", хозяином которой был Суслов. Суслов был догматиком, но теорию марксизма знал хорошо. Получил прозвище "серый кардинал". Среди партийных бонз выделялся аскетизмом. После зарубежных поездок сдавал оставшуюся валюту в партийную кассу. Ездил со скоростью 60 километров в час. Не был позером. Всеми своими манерами напоминал учителя дореволюционной гимназии. Никогда не принимал никаких подарков и подношений. По словам А. Н Яковлева, "он как-то увидел по телевизору, что после хоккейного матча команде-победителю вручили в награду телевизор. На другой день был снят с работы директор телевизионного завода. Суслов спросил: "Он что, свой собственный телевизор отдал?" И все".

Всегда четко, лаконично вел заседания Секретариата ЦК. Бывший главный редактор газеты "Советская Россия" М. Ненашев рассказывал, что только чрезвычайный случай мог стать причиной того, что секретариат мог продлиться более часа. "На выступления 5-7 минут. Не уложился - Суслов говорил "Спасибо", и смущенный оратор свертывал свои конспекты.

Большинство решений на заседаниях Секретариата ЦК КПСС, которые он вел, принимал самостоятельно, ни с кем не советуясь. Бывало и так - ему говорили, что с Брежневым согласовано другое решение. Он отмахивался: "Я договорюсь". Брежнев доверял Суслову, потому что был уверен, что тот не претендует на его место. В. Болдин, в прошлом зав. отделом ЦК считал, что по существу партия была отдана ему в подчинение, так как "правил бал Секретариат". И даже в отпуске, когда Кириленко замещал Суслова, бдительный "серый кардинал" следил за каждым решением и, вернувшись, отзывал некоторые из них, если они расходились с мнением Суслова и его окружения. Михаил Андреевич имел магическое влияние на Брежнева и часто, вопреки принятым решениям генсека, мог уговорить Леонида Ильича отказаться от них и сделать так, как советовал Суслов. Это делало его всесильным (см. В. Болдин. Крушение пьедестала. М.: 1995).

22 января 1969 года у Боровицких ворот Кремля произошло покушение на Брежнева. Столица в этот день встречала "космическую четверку" - вернувшихся из полета космонавтов Волынова, Шаталова, Елисеева и Хрунова. В правительственный кортеж стрелял младший лейтенант Советской армии Виктор Ильин. Переодевшись в милицейскую форму, которую он похитил у родственника, террорист незаметно встал в оцепление возле Кремля. Ильин ошибочно считал, что Брежнев находится во второй машине и открыл по ней прямо-таки ураганный огонь. Когда его схватили чекисты, он уже опустошил обе обоймы. Был смертельно ранен водитель, легко ранен космонавт Береговой.

После ареста Ильина допрашивал сам председатель КГБ Юрий Андропов. Сохранилась магнитофонная запись этого допроса.

Андропов спрашивает Ильина:

Почему вы решили, что вы главный судья и вам решать вопрос с пистолетом в руках?

Человек должен жить, а не существовать, - отвечает Ильин.

А что значит жить? - интересуется главный чекист.

Люди сейчас живут, приспосабливаются как могут. Кто где может, там и тащит, вплоть даже до винтиков и болтиков. Какой-то отрицательный процесс в обществе идет.

Может это все и так, только выбранные вами средства вроде как не решают эти как раз проблемы, - возразил Андропов.

Убить Генерального секретаря, - объясняет Ильин, - это значит, что на его место должен стать новый человек.

Так кто же, по вашему мнению, должен стать?

Наиболее самый такой человек порядочный, я считаю, - Суслов.

Почему вы отдаете предпочтение Суслову?

Потому что Суслова люди считают наиболее выдающейся личностью в партии в данный момент.

Не совсем понятно, зачем Ильин назвал фамилию Суслова. Возможно, он действительно считал Суслова самой подходящей фигурой на роль лидера КПСС. А возможно, раздосадованный неудачей (вместо Брежнева убил шофера) Ильин решил перессорить между собой обитателей Кремля. Террориста не расстреляли. Его посадили в "психушку", где он провел 20 лет (см. А. Майсурян. Другой Брежнев. М.: Вагриус, 2004).

Этот эпизод не отразился на отношении Брежнева к Суслову. Леонид Ильич твердо был уверен: "серый кардинал" не рвется на его место, он вполне доволен своим местом - номер 2.

Однако Брежнев время от времени напоминал Суслову, что хозяин в стране все-таки он и второму секретарю не следует превышать свои полномочия. У Суслова была мечта - превратить ГУМ в выставочный зал. И он попытался это сделать, когда генсек был в отпуске. Бывший управляющий делами Совета министров СССР Михаил Смиртюков рассказывал:

Суслов говорил на Политбюро, что негоже рядом с Мавзолеем торжище держать. Все согласились. Решение оформили, Брежневу мгновенно доложили. Когда тот вернулся из отпуска, перед первым заседанием Политбюро говорит: "Какой-то дурак тут выдумал закрыть ГУМ и открыть там какую-то кунсткамеру". Расселись. Он спрашивает: "Ну что, вопрос по ГУМу решен?" Все, в том числе Суслов, закивали головами. Проблему без обсуждения закрыли раз и навсегда.

Михаил Андреевич Суслов был рядом с Брежневым все годы пребывания Леонида Ильича у власти, как его надежная опора в вопросах идеологии и взаимоотношений с зарубежными компартиями. А. Александров-Агентов, бывший помощник генсека, отмечал, что "...в такой опоре Брежнев всегда испытывал нужду. Суждениям Суслова в этих областях Брежнев доверял безоговорочно. Как-то Леонид Ильич сказал мне: "Если Миша прочитал текст и сказал, что все в порядке, то я абсолютно спокоен". Вопрос только, в каком направлении шли его советы.

И хотя в чисто личном плане Брежнев и Суслов никогда не были близкими друзьями - слишком разные по натуре это были люди, - Леонид Ильич относился к Суслову с уважением и доверием.

Каждое утро Михаил Андреевич Суслов подъезжал ко 2-му подъезду ЦК с пунктуальной точностью за несколько минут до 9 часов. Сотрудники наружной охраны ЦК приостанавливали поток пешеходов на то время, пока тощая фигура члена Политбюро пересекала тротуар и скрывалась за черной дверью. Суслов отказывался въезжать, как все высшие руководители партии, в безопасный внутренний дворик ЦК к секретарскому подъезду. Похоже, что, делая несколько шагов по "общему" для всех тротуару, Суслов считал, что этим он показывает свой "демократизм" и стремление быть поближе к народу. Конечно, Суслов был догматиком и консерватором. Считал себя хранителем чистоты марксизма-ленинизма. В действительности же, подобно своим галошам, стал реликтом ушедшей эпохи, являясь, тем не менее, одним из самых влиятельных людей в советском государстве. Важнейший принцип, которым он руководствовался, был "Не пущать". Как точно заметил Дмитрий Волкогонов: "У Суслова было ярко выраженное "шлагбаумное" мышление: не пускать, не разрешать, не позволять, не потакать".

Именно по его вине советские люди не увидели многие талантливые произведения литературы и искусства. Именно он запретил демонстрировать на экранах кинофильмы режиссеров Германа, Климова, Тарковского и других. Он же запретил издавать романы "Жизнь и судьба" Гроссмана, "Не хлебом единым" Дудинцева.

Летом 1962 года Суслов беседовал с Василием Гроссманом по поводу его романа "Жизнь и судьба". Он сказал писателю: "Я не читал вашей книги, но внимательно прочитал рецензии и отзывы, в которых много цитат из вашего романа. Он враждебен советскому народу, его публикация принесет вред. Ваша книга полна ваших сомнений в правомерности нашей советской системы. Его можно будет издать через 200 лет". Но Суслов оказался плохим пророком. Изданный через 28 лет роман был с огромным интересом воспринят читателями в СССР и во многих других странах.

Суд над Синявским и Даниэлем, другие негласные суды, преследование диссидентов, запрет на печатание многих авторов, высылка из Москвы и Ленинграда некоторых молодых писателей, снятие Твардовского с поста главного редактора "Нового мира" и многие другие подобные акции - ко всем был причастен "серый кардинал". По указанию Суслова была, по сути, разогнана редакция "Нового мира" - журнала, который выражал тогда настроения наиболее прогрессивной части советской творческой интеллигенции. В то время нередко пускались под нож уже отпечатанные книги, в которых Суслов и его аппарат находили идеологические изъяны. Когда ему говорили, что это наносит большой ущерб издательству и даже государству. Суслов в таких случаях говорил: "На идеологии не экономят".

Все основные решения о "диссидентах"- от выдворения Солженицына, ссылки Сахарова до арестов активистов "хельсинкских групп"- принимались при участии Суслова.

Михаилу Андреевичу не нравилось все, что как-то поднималось над общим средним уровнем. Его крайне раздражали песни Высоцкого, пьесы в Театре на Таганке. Суслов долго не разрешал к прокату фильмы "Гараж" Э. Рязанова, "Калина красная" В. Шукшина. Ему не понравилось название фильма Рязанова "Человек ниоткуда", и он долго не пускал его на экран. Суслов мешал публикации воспоминаний Жукова, требовал многих исправлений и дополнений. И очень хотел, чтобы маршал в своих воспоминаниях обязательно упомянул полковника Брежнева как участника боев на Малой земле.

Рой Медведев справедливо отмечает, что вместе с тем в идеологических вопросах Суслов был не только догматичен, но часто крайне мелочен, упрям. Он, например, решал, где нужно создать музей Маяковского и "кого больше любил" поэт - Лилю Брик, которая была еврейкой, или Татьяну Яковлеву, жившую в Париже (см. Рой Медведев. Ближний круг Сталина. М.: Эксмо, 2005).

Суслов руководил пропагандистской кампанией против Государства Израиль и сионизма. Пропаганда эта приобрела буквально глобальный характер. Временами даже об Америке забывали. Израиль и сионисты изображались, чуть ли не как главные враги Советского Союза. И всю эту антисемитскую кампанию возглавлял Суслов. В том, что он был антисемит, сомневаться не приходится. Однако Суслов следил, чтобы "соблюдались правила игры". Антисемитизм чересчур уж открытый, без тени камуфляжа старался не допускать. В журнале "Октябрь", который редактировал писатель Всеволод Кочетов, появилась статья, очень похожая на публикации нациста Юлиуса Штрайхера. Это был явный перебор. Получив докладную записку отдела пропаганды, Суслов вынес вопрос на Секретариат. В душе он был, конечно, на стороне Кочетова. Но тот нарушил установленный порядок. Поначалу Кочетов вел себя на секретариате довольно нагло. Говорил, что отдел пропаганды ЦК очень слабый, что нужно укрепить его кадры. Потом сообразил, куда дует ветер и начал оправдываться: "Меня не было, когда подписывался этот номер". Однако Суслов оправдания не принял и строгий выговор Кочетову вкатил. Да еще предупредил, что при повторении подобного освободим от обязанностей главного редактора.

Анатолий Добрынин много лет был послом Советского Союза в США. В своих мемуарах "Сугубо доверительно", вышедших в 1995 году, он пишет, что никогда не понимал, "почему мы не разрешили евреям эмигрировать. Какое зло это могло принести нашей стране? Наоборот, не было бы источника раздражения". Добрынин подчеркивает, что такую линию отстаивал Суслов, которого он иронически называет "принципиальным идеологом". Добрынин рассказывал, как, однажды приехав в Москву для консультации, узнал о введении налога за образование для отъезжающих. Тогда Брежнев и Громыко находились в отпуске и отдыхали на юге. Брежнева замещал Суслов. Он решил, что в эмиграционной политике этот налог вполне хорошая идея. Когда вернулся Громыко, он понял, какой это был глупый политический шаг. Хотя постепенно налог был аннулирован, ущерб был нанесен.

Во время событий в Чехословакии, "Пражской весны" 1968 года, по команде Суслова в советской печати и на телевидении началась подлинная истерия: якобы не СССР угрожал Чехословакии, а эта небольшая страна при поддержке США вот-вот нападет на СССР. Она, мол, представляет угрозу для всего мира.

26 декабря 1979 года Суслов поставил свою подпись под решением Политбюро о вводе советских войск в Афганистан.

Видный советский дипломат О. Гриневский отмечал, что под лозунгом солидарности с национально-освободительным движением Суслов и некоторые другие деятели партии вовлекли Политбюро во многие авантюры в Третьем мире, и СССР за это заплатил непомерно большую цену. Огромные средства зачастую просто выбрасывались на ветер. Михаил Андреевич поддержал выдвижение первого секретаря Ставропольского крайкома КПСС М. Горбачева на пост секретаря ЦК. "Суслов, отправляясь на отдых, порой наведывался в Ставрополь. И однажды во время очередного визита местное партийное руководство, в том числе Горбачев, пригласили и показали ему... музей жизни и деятельности Михаила Андреевича Суслова. Старец дал слабину, растрогался и отплатил Горбачеву добром" (см. А. Громыко. Андрей Громыко в лабиринтах Кремля. Воспоминания и размышления сына. М.: 1997).

Михаил Сергеевич Горбачев писал в своих мемуарах: "Михаила Андреевича я знал давно, со Ставропольем у него были крепкие связи. К слову сказать, беседы с Сусловым были всегда короткими. Он не терпел болтунов, в разговоре умел быстро схватить суть дела. Сантиментов не любил, держал собеседника на расстоянии, обращался со всеми вежливо и официально, только на "вы", делая исключения для очень немногих" (см. М. Горбачев. Жизнь и реформы. М.: 1995).

Хотя Суслова часто именуют крупным теоретиком, он ничем не обогатил марксизм. Он не написал ни одной книги, ни одной даже брошюры. Пожалуй, единственное, что он сделал, - предложил термин "развитой социализм", построенный в СССР, заменить термином "реальный социализм". Уж очень часто люди говорили, что это за развитой социализм, когда ничего нет. Одни только пустые полки в магазинах и сплошные проблемы. Поэтому советское общество - это недоразвитый социализм. Михаил Андреевич это учел и предложил взамен термин "реальный социализм".

В январе 1982 года Суслов собрался отдохнуть в санатории. Чувствовал себя хорошо. Перед поездкой на юг решил пройти проверку в Кунцевской больнице. Там он отправился на прогулку. Неожиданно почувствовал сильные боли в области сердца. Он вернулся в здание. Там была его дочь Майя. Она срочно вызвала врачей. Однако ему становилось все хуже и хуже. Через три дня 25 января 1982 года он умер. Его ближайший соратник Борис Пономарев, бывший секретарь ЦК, считал его смерть очень странной.

Александр Яковлев, соратник Горбачева во времена перестройки, писал: "Смерть Суслова была какой-то очень своевременной. Он очень мешал Андропову, который рвался к власти. Суслов не любил его и никогда бы не допустил избрания Андропова Генеральным секретарем. Так что исключить того, что ему помогли умереть, нельзя". Того же мнения были родные Михаила Андреевича.

Евгений Чазов, руководивший медицинской службой Кремля, хорошо знал Суслова, его болезни и считал: то что случилось, могло случиться в любое время.

На наш взгляд, версия, что Суслову "помогли умереть", не имеет под собой почвы, нет никаких доказательств. А то, что кончина "серого кардинала" пошла на пользу Андропову, - это уже совсем другая история.

После смерти Суслова прошло около 30 лет. Его портретов не видно в современной России. Да и помнят о нем в основном старики. Зато там много портретов и сторонников Сталина. Генералиссимуса почитают многие. И даже среди молодежи есть его поклонники. Суслов был ярым сталинистом. Но даже он решительно выступал против попыток реабилитации Сталина. Он понимал - это дорога в никуда.

Еженедельник "Секрет"

• Total: 0
• Вконтакте0
• Google+0
• ОК0
• Facebook0